Политзаключенные в России. «Русская весна» в минус 30. О лидерах поклонного митинга на Поклонной

Политзаключенные, которых «в России нет»

Роман Попков: Здравствуйте. Сегодня так уж получилось, что Лев Гулько, наш старый добрый ведущий, в студии отсутствует. Поэтому заменяю его я, Роман Попков. И в гостях у нас известный адвокат, публицист, можно сказать, политик Дмитрий Аграновский. Здравствуйте, Дмитрий.

Дмитрий Аграновский: Здравствуйте. Ну почему же можно сказать? Даже Багиров назвал себя политиком. А уж я-то могу называть себя с большим правом, чем, например, он.

РП: Еще бы. Я просто напомню зрителям, что Дмитрий — адвокат необыкновенный. Он защищал людей, которые по тем или иным мотивам преследовались властями, начиная, по-моему, с 2002 года.

ДА: В свое время в «Новых Известиях» написали: «политически несдержанных граждан». Мне очень понравилось.

РП: С 2002 года? Дело Леши Голубовича...

ДА: Даже раньше. Такие дела в моем производстве присутствуют с 2000 года, когда я защищал Андрея Соколова, известного левого активиста. Сам я состою в Коммунистической партии с 1994 года. А коммунистических взглядов придерживаюсь, наверное, сколько себя помню. Как начал говорить, так сразу начал говорить об этом.

РП: Давайте в первой части нашей программы (их, как всегда, будет три) поговорим по профилю — о политзаключенных. Сейчас и площади бурлят требованиями об освобождении политзаключенных, и петиции в Кремль несут.

ДА: Тут сразу ремарка: у нас нет политзаключенных. Так было сказано сверху. Поэтому, собственно, о чем разговаривать?

РП: Да. Наш «верховный» сказал: «Хотя бы одного покажите. Буду рад. Нет таких людей». А давайте об этом и поговорим. На самом деле, ведь в сегодняшнем УК нет таких жестко политически мотивированных статей, какие были в советском Уголовном кодексе — например, о подрыве советского строя и так далее. И нет Нюрнбергских расовых законов, за которые можно получить. То есть человек попался по 213-й статье («Хулиганство»). И вот, пожалуйста, состав преступления. Казалось бы, вроде и не политзэки. Хулиганство, наркоторговля. Что еще есть?

ДА: Попытка насильственного захвата власти (378-я статья).

РП: Это же уголовщина. Вот давайте сейчас разберемся с понятиями. Что такое политзаключенные? Почему они все-таки есть в России?

ДА: Вообще, конечно, в России политзаключенные есть. Но, не в обиду нашей власти, они есть практически везде. Например, в Соединенных Штатах. Леонард Пелтер, он сидит уже сколько времени? Лет двадцать точно. Это классический политзаключенный.

Для того чтобы были политзаключенные, совсем не обязательно, чтобы были так называемые политические статьи. Я вообще, честно говоря, не знаю, что такое политические статьи. Скажем, в 30-е годы на территории Советского Союза (это сейчас можно найти в открытой печати) действовало более 40 только польских диверсионных организаций. Я уже не говорю про все остальные. И вот эти так называемые политические статьи были направлены в первую очередь на борьбу с ними. То есть это были статьи, защищавшие нашу безопасность. Как раз в те годы, на мой взгляд, политзаключенных не было. А вот сейчас…

Есть критерии… Вернее, четких критериев нет. Но я знаю и из своей практики, и из различной литературы, с которой мне приходилось знакомиться. Если политический деятель осужден в порядке, заставляющем предполагать несправедливость правосудия, его можно назвать политзаключенным. Если приговор в отношении человека был вынесен по процедуре, заставляющей предположить политическую мотивированность... Возьмем, к примеру, моего подзащитного Сергея Аракчеева, который безо всякого нашего участия (и моего, и своего) умудрился попасть на первое место и в список Болотной площади, и в список националистов. Я думаю, что если бы мы, левые, составили такой список, там тоже на первом месте оказался бы Аракчеев.

Является ли Аракчеев политзаключенным? Он не политик. Он никогда не занимался политикой. Но ситуация, сложившаяся вокруг его дела, такова, что ее вполне можно назвать политической. И решение по его делу было политически ангажировано. Кто не знает, я напомню: он был два раза оправдан судом присяжных, после этого представители Чеченской Республики обратились в Конституционный суд. Вышло постановление Конституционного суда, которое было применено только два раза — в отношении дела Ульмана и в отношении дела Аракчеева. Приговоры были отменены, и уже в третий раз эти военные были осуждены судом без присяжных. (Кстати, о деле Ульмана немножко подзабыли. Может, потому что Ульман неизвестно где, а Аракчеев сидит.)

Как они были осуждены — это вообще отдельная песня. Я в этом процессе участвовал. Длился он целый год. Я считаю его абсолютно несправедливым. Их вина не доказана. Они были как бы принесены в жертву. То есть приговоры были вынесены для того, чтобы кого-то как-то успокоить. Для меня это в принципе странно, потому что я беседовал с теми же чеченцами и они все прекрасно понимают, что такие ритуальные жертвы никому не нужны. Но в принципе да, его можно назвать политзаключенным. Хотя эти списки, которые сейчас составляются, настолько спорные, и можно оказаться в такой компании, что меня это просто приводит в ужас. Но сам Сергей Аракчеев — он не оппозиционер. Он просто молодой человек, который попал в тяжелейшие жизненные обстоятельства, попал, можно сказать, под жернова истории. Мы очень надеемся, что он выйдет. И мы очень надеемся, что власти проявят интерес к уникальным обстоятельствам этого дела. Вот такой может быть пример.

А есть, например, другой мой подзащитный — Павел Жеребин. Он везде рассказывал, и на следствии, и в суде, и в своей речи, что представители силовых структур ему просто говорили открытым текстом: если ты не уймешься, если ты не перестанешь заниматься легальной, абсолютно легальной политической деятельностью, мы тебя посадим. И его посадили.

И обвинения, выдвинутые в отношении него, они… Там действительно была некая драка, но потерпевшие в суде заявляли, что не считают себя потерпевшими. У нас один был действительно потерпевший. Ему возместили ущерб. Он сразу перешел на нашу сторону. И говорил: я хочу, чтобы дело прекратили, я хочу, чтобы дело прекратили. Дело не прекратили. И молодому человеку, ранее не судимому, у которого, пока он находился под стражей, родился ребенок, судья дала четыре года лишения свободы. Здесь все абсолютно очевидно: политический деятель, характер содеянного им и примененный к нему приговор. И мы продолжаем жаловаться, совершенно не делая упора на политическую составляющую, а делая упор именно на юридические обстоятельства. Например, в приговоре не было отражено, что возмещен ущерб. Не было отражено, что потерпевший просил о снисхождении. Вот это как раз ближе к классическим политзаключенным.

Я не буду сейчас рассказывать о других делах. Возьмем, например, дело Ходорковского и Лебедева. Спроси у любого человека на улице — все знают обстоятельства этого дела, и каждый готов сказать, виновны они или не виновны. Я работаю вместе с адвокатами Ходорковского и Лебедева. Поэтому я никогда не возьму на себя ответственность однозначно что-то утверждать, не зная детально материалов дела.

РП: То есть получается, что был бы человек, был бы неугодный активист и политик, а статью мы найдем?

ДА: К сожалению, да. И государство применяет к политическим деятелям слишком серьезные — неадекватные, как говорит Европейский суд, — меры государственного принуждения. Помните процессы по делу НБП — о так называемом захвате Минздрава, об акции в приемной Администрации президента? Во-первых, этим людям в принципе отказывают в праве… Отказывали, сейчас не знаю. Сейчас времена меняются. Все смешалось в доме Облонских. Тогда им отказывали даже в самом праве называться политическими деятелями. А потом и партию запретили.

А акции наказывали совершенно неадекватно. Тогда для нас это был шок. Ведь такие акции в общем-то проводились на протяжении всех 90-х годов. Кто постарше, помнит, как мы, коммунисты, ходили на митинги в 90-х годах и кричали: «Банду Ельцина под суд!» Попробуй покричи сейчас такое (с другими персоналиями). Времена изменились. И тогда этим ребятам стали давать реальные сроки лишения свободы. На мой взгляд, их можно считать политзаключенными.

Но, еще раз хочу сказать, наличие политзаключенных еще не характеризует государство как какую-то сатрапию. Потому что практически во всех странах — и в Англии, и в той же Америке — есть политзаключенные. Я готов их назвать, в том числе и Владимиру Владимировичу. Да, у нас есть политзаключенные. Но они есть не только у нас, но и в тех странах, которые постоянно учат нас демократии и демократическим процедурам.

РП: Хорошо. Точнее, хорошего мало, конечно. Люди сидят, и мы обязаны что-то делать.

ДА: С другой стороны, проблема дошла до самого веха. Во всяком случае, проблема замечена. И я думаю, что через некоторое время и сам факт наличия политзаключенных будет замечен. По крайней мере будет замечено, что в отношении конкретных граждан Российской Федерации были вынесены несправедливые приговоры. Мне, например, по большому счету все равно, являются ли мои подзащитные политзаключенными или не являются, признала их какая-нибудь Amnesty International или нет. Мне важно, чтобы наши суды или Европейский суд как часть правовой системы разобрались с обстоятельствами их дел, чтобы наказание было справедливым или чтобы они были оправданны. А уж как их там называть с точки зрения политики… Политику оставим политикам.

РП: Хорошо. На этом мы заканчиваем первую часть. А во второй части поговорим о том, что происходит на улицах Москвы. Происходят очень интересные вещи, о которых еще совсем недавно нельзя было и помыслить.