Интервью с Нелли Муминовой, чей муж сидит в «Бутырке»

Ольга Романова, интервью с Нелли Муминовой, ч. 1

Ольга Романова: Здравствуйте, с вами Ольга Романова. Бутырская тюрьма снова в центре скандала. Как оказалось, там обнаружился очередной арестант, который выкладывает в Сеть свои тюремные похождения и делает это совершенно свободно. Уникальность ситуация в том, что на блогера пожаловалась охрана.

По словам этого охранника — при этом он называет себя «гражданин начальник» и пожелал остаться неизвестным, — осужденный жил в «Бутырке» на вольных хлебах. И выкладывал в Сеть все что хотел. Некто Антон С. Фамилия здесь имеется. Осужден на семь лет. В деле фигурирует ущерб около десяти миллионов рублей. Охранник рассказал, что осужденный числится в хозотряде, но ничего не делает. Вместо этого ходит свободно по коридорам, ведет блоги в Сети. Заходит в кабинеты администрации, включая высших руководителей.

И есть фото, где арестант позирует, сидя на столе сотрудника воспитательного отряда. Переписывается в любое время со своими товарищами. При этом гражданин начальник, который пожаловался на такую свободу, сам не может ничего с этим сделать.

В хозотряде живет ряд таких заключенных, осужденных на длительные сроки. И эти люди по закону должны давно быть отправлены в колонии. Но они числятся в списках хозотряда. Но данные о них не подаются наверх.

В принципе, они, судя по всему, прекрасно проводят время. Обращаю внимание наших зрителей на фотографию, на которой арестант сидит на столе с гербом. И здесь в публикациях и блогах приводится сумма, что сколько стоит сегодня в тюрьме «Бутырка». Выйти из «Бутырки» по УДО можно за определенную плату. Год свободы стоит, внимание, 1—2 тыс. долларов.

В «Бутырке» можно легко подхватить любую смертельную болезнь. Туберкулезников, в том числе и в открытой форме, водят мыться в общую баню. И бывают случаи, когда новых заключенных, которые приходят с диагностированным туберкулезом, селят к здоровым. И они живут в общей камере до тех пор, пока не откроется кровотечение в легких.

Мой муж Алексей Козлов сидел в «Бутырке» целый год. Это было три года назад. «Бутырка» была страшным местом. Она изменилась. У нас в студии сегодня Нелли Муминова. Она жена нынешнего сидельца «Бутырки» Александра Егая. Александр Егай сидит в «Бутырке» по экономической статье. Самой популярной — 159, часть 4. Обвиняется бог знает в чем. Сидит он с апреля этого года. Сама Нелли — итальянская балерина, как она сама о себе говорит. На пенсии, хотя что-то не очень похоже. Сейчас искусствовед и журналист. Привет, Нелли.

Нелли Муминова: Привет.

ОР: Скажи, пожалуйста, я знаю, ты была в «Бутырке» у своего Саши. Ты часто общаешься с женщинами в тюрьмах. Саша часто ходит к адвокату. То есть вы видите «Бутырку» и изнутри и снаружи своими глазами. Глазами адвокатов. Либо глазами наших с тобой сестер по несчастью. Скажи, пожалуйста, Саша Егай, бизнесмен, обвиняется бог знает в чем. Мы ходим к нему на суд. И не буду сейчас говорить о его обвинительном заключении. Его еще не подписали.

НМ: Стадия сейчас.

ОР: Пока не подписали. О нем не будем говорить.

НМ: Да.

ОР: Тем не менее бизнесмен, предприниматель. 159-я статья. Что, твой Саша не переписывается с тобой в соцсетях? Не позирует перед бутырскими камерами? Не открывает дверь ногой? Не заходит к начальнику в кабинет на предмет чайку попить?

НМ: Оля, я могу сказать, что степень секретности этого объекта для меня была абсолютным шоком. Я, конечно, представляла, что все должно проверяться. Сканером…

ОР: Говорите по-итальянски.

НМ: Думала, сканером просвечивают. Но что до такой степени, чтобы грейпфрут разрезался на четыре части. Все переминается, бьется молотком на предмет того, что там может быть что-то. То есть степень просветки всего, что передается, тотальна. И говорить о том, что есть какая-то независимость у людей, которые находятся внутри, я не могу. Во всяком случае, о том, что есть связь, естественно, кто-то говорил. Но я не знаю этих людей. То есть я слышала, но не видела, скажем так.

ОР: Когда мы сидели в Бутырском изоляторе, об этом не могло быть и речи. Там стояли глушилки. И даже если каким-то чудом можно пронести телефон, там просто глушилки. Это невозможно.

НМ: Да.

ОР: Скажи тогда, как ты объяснишь нынешнее появление фотографий, явно сделанных еще плюс ко всему профессиональным фотоаппаратом? Там не только телефон. Там есть граждане арестованные, которые сидят с фотоаппаратом. Как ты можешь это объяснить?

НМ: Оля, я не знаю. Я не уполномоченный. У меня могут быть свои версии. Возможно, что это подлог. Масса вариантов.

ОР: Я тоже слышала, что эти фото сделаны давно. Причем настолько давно, что тогда в «Бутырке» был еще и мой муж, когда были сделаны эти фотографии. И я слышала о таких случаях. Несколько таких случаев видела своими собственными глазами. Но это не имело никакого отношения к режиму. Это были те, которые не боролись, сидели тихо. Платили деньги. То есть это, я бы сказала, вопиющее безобразные случаи, когда люди коррумпируют отдельных офицеров и охранников, в том числе и конвоиров суда. Когда они просят обед из ресторана в конвойную. Обрати внимание, ведь охранник не в последнем звании пришел жаловаться на ситуацию.

НМ: Но мы же не знаем мотиваций.

ОР: Не знаем. Скажи, пожалуйста, как сидит твой муж? Ты была на свидании. Ты общаешься с зэчками. Как сейчас сидят? Часто ли их водят в баню? Что у нас сейчас с медициной? Бывает ли, а с нами была, открытая форма туберкулеза в одном помещении?

НМ: Я думаю, что туберкулез есть. Больных туберкулезом не выделяют в отдельные камеры. Поэтому, соответственно, заразиться возможно.

ОР: А мыться в бане?

НМ: Вот адвокат сказал, что три недели мужа и его товарищей не водили в баню. Но самое интересное — свобода перемещения. Возьмем простое. Мы православные люди. Поэтому для нас исповедь и причастие хотя бы раз в месяц необходимы. Вот есть баня для тела, а есть для души. Три месяца муж ждет свободного перемещения так называемого, который люди описывают как санаторий, как курорт. Люди перемещаются.

Три месяца он не может попасть в храм, который оплачивается, как я понимаю, из кармана налогоплательщиков. И мой муж в их числе. Платил налоги для того, чтобы у него была возможность. И три месяца у него этой возможности нет. Последний праздник был в конце сентября. Зашел батюшка, мой муж сказал: «Что же вы не заходите, не вспоминаете про нас». Он сказал: «А куда вам торопиться?» Ну и правда, куда. Вот это о свободе перемещения. О доступности.