Сценарии развития протестного движения. К чему приведет полипартийность? Журналисты и власть

Журналисты и власть — где предел компромиссов

ЛГ: Итак, вечная тема. Достаточно вспомнить последние события, связанные со Следственным комитетом, с «Новой газетой» — было сначала так, потом так, потом замирились. И сразу пошла дискуссия, в том числе, во всех этих твиттерах, фейсбуках, интернетах — в новом, относительно, пространстве — о том, правы журналисты или неправы, надо сотрудничать или не надо, надо мириться или нет. А как по-вашему?

ЕЛ: С одной стороны, журналисты должны говорить правду.

ЛГ: Такая у них задача?

ЕЛ: Это не только их задача. Это то, что в России сегодня больше всего востребовано обществом. Нужно ли сотрудничать? Сотрудничать нужно всегда и во всем. Это тоже безусловно, потому что никакое столкновение, никакой антагонизм никогда не приведут ни к какому позитивному результату. Та ситуация, которая возникла у нас в последние дни, конечно же, чудовищная. Мне сегодня кто-то утром задавал вопрос (по-моему, «Голос Америки»), имеет ли право Бастрыкин оставаться? С точки зрения закона, имеет. С точки зрения морали и с точки зрения совести человека, нет.

Не правозащитники должны были требовать его отставки. Он сам должен был немедленно подавать в отставку, поскольку он завел кого-то в лес или же там по-хамски выгнал с заседания, значит, то же будут делать его подчиненные. Это абсолютно недопустимое поведение — и не для чиновника такого уровня, а именно для главы Следственного комитета. Боюсь только, что это может сойти на нет. Но не благодаря замирению. Да и замирения никакого не произошло. Произошло первое публичное извинение чиновника перед журналистами.

ЛГ: Ну как же, сказали, что они примирились, пожали друг другу руки… Инцидент исчерпан. Я, кстати, вполне могу понять Дмитрия Андреевича Муратова.

ЕЛ: И я могу понять Дмитрия Андреевича Муратова. Но это не значит, что завтра «Новая газета» не будет критиковать Следственный комитет.

ЛГ: Конечно.

ЕЛ: Что касается «Новой газеты», то Сергей Михайлович Соколов — любимый всеми, кристальной души человек — как раз и возглавляет там отдел расследований. И «Новая газета», в отличие от других изданий, больше всего занимается расследованиями. Если, благодаря этой ситуации, расследования, которые проводит газета, получат новый стимул, и Следственный комитет будет лучше относиться к заявлениям «Новой газеты», я считаю, что это будет благо. Поэтому, здесь две разных ситуации. Бастрыкин — отдельно. И отдельно же журналист, с его святой обязанностью говорить правду (аккуратно, зная, что может попасть под статью о клевете или оскорблении). В любых условиях он должен пытаться донести правду до потребителя этой информации.

Знаете, ведь Европейский суд не принимает жалобы чиновников. Конституционный суд наш тоже стал следовать этому замечательному опыту. Так была отвергнута жалоба Кадырова, который пожаловался, что к нему в прессе плохо относятся и наезжают. У Европейского суда четкая позиция: чиновник — публичное лицо, которое находится под софитами, под пристальным вниманием журналистов, и он должен терпеть. Раз он согласился занимать такую должность, должен терпеть любую критику.

Такой же стала позиция и Конституционного суда — и даже Басманного, ведь решение по Кадырову изначально выносил Басманный суд, что было совершенно удивительно. То есть, потихонечку мы начинаем к этому приходить. Чиновник — значит, терпи. Терпи критику. Если лгут, подавай в суд. Так делал Лужков. У Лужкова, правда, была другая ситуация. Он использовал ресурс московской мэрии для своих собственных дел. Не исключено, что мы поставим вопрос о необходимости передать иски о клевете и оскорблении в отношении чиновников в другую подсудность — не в своем регионе. Почему нет? Это нормально.

ЛГ: Но почему чиновник должен терпеть? Он на хорошем месте, так какая мотивация у него терпеть?

ЕЛ: Публичное лицо. Все, терпи! Ты отвечаешь, в том числе, и за приговор Цеповязу. А тут вдруг оказалось — Маркин проговорился, — что у нас на счету банды Цапков всего семь убийств в разных регионах. У нас вся Кущевка и окрестности долго кричали о страшных насилиях, о пропаже людей. И всего семь… Вот как раз приговор по Цеповязу мне понятен, я тут не совсем солидарна с «Новой газетой». Понятен, как юристу. Потому что там предельный срок по УК — два года или штраф 300 тысяч. Вот они и соединили: восемь месяцев и 150 тысяч. Но журналистам это трудно объяснить.

ЛГ: И еще один вопрос. Насколько глубокими могут быть компромиссы между журналистами и властью?

ЕЛ: Нормальный компромисс (читайте статью Владимира Ильича о компромиссах) может доходить ровно до того края, где серьезно страдают либо дело, либо убеждение. Убеждение, позиция журналистская. Дальше этого нельзя — равно как и для любого человека в жизни. Когда человек начинает прогибаться подо что-то, все — он сломался. Он перешел грань компромисса, до которой может доходить человеческая личность…

ЛГ: Человек прогибается по разным причинам. Он может этим защищать свою семью.

ЕЛ: Это другая история. Страх и трусость — это разное. Страх — естественное чувство человека, а трусость…

ЛГ: А как отличить страх от трусости?

ЕЛ: Нет универсальных стандартов. Есть конкретная ситуация и предел компромиссов.

ЛГ: То есть, ты заранее принимаешь на себя какую-то ответственность…

ЕЛ: Ну конечно. Ты же журналист, и ты взялся за эту работу. Вот для судьи недопустимо преступать закон.

ЛГ: С одной стороны, ты чиновник; ты взялся за эту работу — терпи. С другой стороны, ты журналист; ты взялся за эту работу — терпи.

ЕЛ: Конечно. Ответственность профессионала.

ЛГ: Что ж, давайте на этой позитивной ноте и закончим нашу сегодняшнюю встречу. Елена Анатольевна Лукьянова, ученый, адвокат, профессор Московского государственного университета, член Общественной палаты. Спасибо вам большое.

Материал подготовили: Лев Гулько, Дарья Шевченко, Владимир Кенетов, Виктория Романова, Нина Лебедева, Мария Пономарева, Александр Газов