Нападение на Олега Кашина. Средний класс и демократия. Отсутствие государственной идеологии

Журналистов предлагают приравнять к государственным деятелям

Лев Гулько: Зампред думского комитета по информационной политике Борис Резник предложил наказывать за покушения на журналистов так же, как и за посягательства на жизнь государственных деятелей. С подготовленным законопроектом солидарны и думское большинство, и оппозиция. Однако и те и другие сомневаются, что на практике это изменит отношение к журналистам. И действительно, журналисты — это часть…

Александр Газов: ...Гражданского общества.

ЛГ: Кроме журналистов жизнью рискуют врачи, милиционеры, правозащитники. Многие.

АГ: Там есть небольшое уточнение. Когда представляли этот закон, говорили, что речь идет о людях, которые, условно, занимают активную гражданскую позицию. Вот журналисты — они занимают активную гражданскую позицию, добиваются некоей правды (опять же очень условно). Поэтому их надо защищать. Но критики закона тут же напомнили о правозащитниках, оппозиционных политиках и других людях. Об экологах, например. Возьмем тех же защитников Химкинского леса. Их разве не нужно защищать?

Елена Тополева: Нужно. Я недавно тоже участвовала в дискуссии. Это было перед Днем Победы. Тогда очень много говорили о том, что участились случаи нападений на ветеранов, на стариков. И тогда тоже поднимался вопрос об ужесточении наказаний в отношении преступлений, совершенных против ветеранов. Я тогда резко сказала, что хотя я с большим уважением отношусь к ветеранам, но считаю, что этот путь заведомо неправильный. Действительно, таких категорий много. Сегодня мы выделим ветеранов, завтра, я не знаю, — врачей, послезавтра — еще кого-то. То есть совершенно странная какая-то практика. А когда зашел разговор о журналистах, я поймала себя на мысли, что мне это предложение кажется симпатичным. Потому что я себя причисляю к этой категории — хотя бы отчасти. Потом думаю: нет, на самом деле это неправильно, потому что получается как-то очень эгоистично. И если абстрагироваться от своей профессии, которая действительно бывает очень рискованной (естественно, не для всех журналистов), то, наверное, этот путь не совсем правильный. На каком-то заседании, посвященном совместным действиям, направленным на разрешение ситуации, сложившейся в связи с нападениями на журналистов, председатель Совета по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека Федотов говорил о том, что и Совет предложит эти поправки в закон. С его слов я поняла, что есть какие-то неясности в законе и там нужно что-то уточнить. В этом случае — безусловно. Если закон не исполняется из-за того, что там есть какие-то нестыковки, эти вещи, бесспорно, надо уточнять. А вот выделять в особую категорию журналистов, приравнивать их к депутатам или еще к кому-то, наверное, не совсем правильный путь.

АГ: Законы как раз исполняются. Вот депутаты — одна из немногих категорий, которые защищены.

ЕТ: Почему депутатов надо включать в эту категорию? Вот это мне непонятно.

ЛГ: Там же по классам деление есть.

ЕТ: Так вот это у меня, честно говоря, вызывает еще больше сомнений.

АГ: Вот смотрите, общество сейчас взбудоражено. Напугано.

ЛГ: С тем, что напугано, я бы все-таки не согласился.

ЕТ: Общество у нас, по-моему, сейчас ничем не напугаешь.

АГ: В данной ситуации напугано журналистское сообщество. Взбудоражено опять же оно. Потому что общество, возможно, действительно осталось в стороне от этой ситуации. Но я сейчас хотел сказать не об этом. Вот смотрите, журналистское сообщество взбудоражено проблемой. И предложение изменить закон выглядит как некая подачка. Но все прекрасно понимают, что у нас законы, в общем-то, хороши тем, что их не обязательно исполнять. Поэтому, возможно, ни к чему хорошему это в любом случае не приведет.

ЕТ: Вы знаете, у меня такое ощущение, что это предложение — от безнадежности. Я слушаю все эти споры, дискуссии. С одной стороны, я очень радуюсь тому, что они происходят, поскольку это говорит о том, что есть все-таки какая-то солидарность журналистов, есть солидарность людей, которые сочувствуют, которые объединяются просто на уровне сочувствия. Я не думаю, честно говоря, что на уровне страха. Я надеюсь и я верю, что это тревога и за журналистов, и за нашу страну вообще. Но мне кажется, то, что предлагается, не решит абсолютно никакой проблемы. И все это предлагается от безнадежности.

ЛГ: В чем безнадежность? И чего не решит?

ЕТ: А безнадежность в том, что в действительности дело не в законе. Сейчас какой закон прекрасный ни сделай, как ты ни ужесточи эти наказания, никакой проблемы это, к сожалению, не решит. Не решит проблемы нападения на журналистов, не решит проблемы расследований. А что делать? Трудно однозначно ответить на этот вопрос. Нет какого-то одного ответа. Потому что, с одной стороны, требуется изменить общество, которое все-таки в большинстве своем очень часто у нас остается равнодушным к таким вещам. Я все время вспоминаю события, которые происходили, когда убили Анну Политковскую. В других странах люди тысячами выходят на митинги против того, чтобы были такие преступления. И за то, чтобы это было расследовано как можно быстрее. В России тоже кто-то вышел, но это было не сопоставимо. К сожалению, общество в нашей стране остается равнодушным и неактивным.

АГ: Я, кстати, вспоминаю: когда убили Листьева, общество было более активным.

ЛГ: Потому что Листьев был фигурой телевизионной.

ЕТ: И общество тогда было другим.

ЛГ: Другим? Разве?

ЕТ: Да.

ЛГ: Почему?

ЕТ: Какая-то другая, мне кажется, была волна существования. Специфика нашего общества в том, что оно существует, как медведь в берлоге. То есть оно очень долго спит и вообще ни на что не реагирует. Я не знаю, что с ним надо сделать, чтобы оно отозвалось. Кстати, бывает, что оно внезапно просыпается.

ЛГ: «Норд-Ост», например.

ЕТ: Или истории с пожарами этим летом.

ЛГ: Когда это касается всех.

АГ: Да, всех.

ЛГ: А Политковская, как кажется…

ЕТ: А вот и не соглашусь. Потому что опять вспоминаю историю с Листьевым. И, наверное, можно другие подобные истории вспомнить. Мне кажется, что в тот момент развитие общества, его психологическое состояние… У общества, как у человека, может быть особое эмоциональное состояние. Общество находилось тогда в активной фазе. Мы все тогда, вспомните, по какому-то щелчку выходили на улицы.

ЛГ: Потому что ждали перемен. Романтика.

ЕТ: Правильно. Было особое состояние. Медведь тогда не спал в берлоге. Медведь — он бодрствовал, очень даже активно. И в тот период, я уверена, на те события, на которые мы сейчас не отзываемся, мы бы отозвались. Другое дело, что в ином обществе… Возьмем ту же Францию. Такое ощущение, что там обитают какие-то другие животные, которые всегда находятся в активной фазе. И чуть тронь что-нибудь, пенсионную ли систему или отдельного человека, там отзываются буквально на все — и моментально. Но, наверное, такова специфика нашего общества. Оно не может долго существовать в активной фазе.

ЛГ: Вылечить его от этого невозможно? Так и будет продолжаться?

ЕТ: Я думаю, его возможно подлечить. Но не верю, что можно совсем вылечить, тем более в короткие, обозримые сроки. А вот чуть-чуть укольчиков ему, я думаю, можно.

ЛГ: Тогда последний вопрос. Про укольчики. Лекарство какое предлагаете?

ЕТ: Мне кажется, что люди должны… Вот один простой пример. Я не выступила тогда на слушаниях в Общественной палате. Считала, что бесполезно, потому что там уже столько слов было сказано. А мне было что сказать. Я хотела, несмотря на такое журналистское несчастье, обратиться к братьям-журналистам с критикой. Потому что мне кажется, что если бы у нас журналисты освещали не только те события, которые, на их взгляд, правильно освещать…

ЛГ: Рейтинговые.

ЕТ: …В их понимании. Либо рейтинг, либо политкорректность. Одно из двух. Потому что вот как получается. Я следила за новостями в эти дни. Про нападение на Кашина все написали. И слава тебе, Господи. А, например, про нападение на Фетисова, химкинского активиста...

АГ: Несопоставимые масштабы.

ЕТ: А мне кажется, что дело тут не в масштабах, а именно в политкорректности. Потому что это сомнительное дело, с Химкинским лесом. Вроде как и не очень понятно, можно ли об этом писать. Хорошо ли это…

ЛГ: Это два разных издания. Одно издание — «Коммерсант», другое…

ЕТ: Мне кажется, что если бы журналисты и не только журналисты, а все люди, скажем так, публичные одинаково активно реагировали на какие-то такие события, проблемы, людей, независимо от их политической позиции, положения в обществе, профессии, то возможно… Точно так же это можно отнести к властям и каким-то другим профессиям, представители которых находятся на виду и, скажем так, формируют общественное мнение. Тем, кто на виду, нужно самим подавать пример гражданской активности и солидарности. И нужно поощрять то, что есть. Я, может быть, это уже в отношении властей сейчас говорю. Любые проявления гражданской активности должны не замалчиваться, не загоняться, не критиковаться, а, наоборот, поощряться. У меня рецепт такой.