А Б В Шрифт

Цена условно-досрочного освобождения в российской колонии

Леонид ИКОННИКОВ,

оппозиционный активист

«ФСИН давила сильно, но мне удалось улучить момент и вскрыть себе бритвой живот»

Сотрудники правозащитного центра «Русский вердикт» Алексей Барановский и Оксана Труфанова специально для «Особой буквы» взяли интервью у освободившегося из колонии оппозиционера Леонида Иконникова.
«ФСИН давила сильно, но мне удалось улучить момент и вскрыть себе бритвой живот» 10 сентября 2012
Леониду Иконникову, бывшему члену Движения против нелегальной иммиграции, всего 26 лет, а за его плечами уже три года лагерного штрафбата «красной» зоны и борьба за условно-досрочное освобождение (УДО), которое нужно было завоевывать, не жалея живота своего — в прямом смысле слова: пришлось резать живот в знак протеста против попыток сорвать освобождение.

— Леонид, поздравляем с освобождением. Сколько в итоге вы отсидели от ареста до «звонка»?

Сел в 2009 году, вышел в 2012-м. Всего в заключении провел 2 года 11 месяцев и 20 дней. Был приговорен к 6 годам колонии общего режима, потом срок скинули до 5,2 лет. Срок должен был окончиться в августе 2014 года. «Звонка» не дождался — освободился условно-досрочно.

— Какие правовые последствия влечет освобождение по УДО? Имеются ли серьезные ограничения?

Правовые последствия обширны: нельзя менять место жительства, я обязан раз в месяц отмечаться у участкового. Также я должен информировать полицию обо всех моих передвижениях за пределы города. Предупредили меня и о том, что после двух административных нарушений отправят обратно в лагерь.

— Колония, в которой вы сидели, была «красной», режимной? Ощущали ли вы себя политзаключенным?

В Красноярском крае все учреждения ФСИН — «красные» («красными» арестанты называют лагеря и тюрьмы, где весь порядок жизни жестко и со всеми возможными злоупотреблениями регулируется администрацией — Ред.). И мой лагерь ИК-31 в поселке Индустриальный был краснее некуда. Я постоянно чувствовал на себе неусыпный взор, частенько подсылали «кукушек», задающих одни и те же глупые вопросы, пытающихся что-то разузнать. Вроде бы сильно не притесняли, но при этом не давали нормально обустроить свою жизнь. Забрасывали в самые неприятные условия, как по быту, так и по работе. Ясно давали понять: несмотря на то что я от работы не отказываюсь, облегчения режима не будет. Безусловно, я чувствовал себя как «политический». Представители администрации прямо так и называли меня — «экстремист». Почти сразу же поставили в личное дело так называемую «полосу», то есть отметку о том, что я якобы склонен к нападению и дезорганизации…

— А как складывались отношения с остальными осужденными?

С зэками было проще: я выбрал для себя такую форму поведения — не скрывал свою политическую деятельность на свободе, но и не выпячивал ее. Как раз в это же время произошла трагическая гибель левого активиста Рима Шайгалимова, который «выпал» из окна четвертого этажа оперативного штаба в другой красноярской колонии ИК-5 в Старцево. Он разбился насмерть. Хотя его дело и освещалось в СМИ, как и мое, но огласка ему не помогла. (Рим Шайгалимов — известный оппозиционный активист Красноярска, член КПРФ, в прошлом оперный певец. Осенью 2008 года был осужден к 5,5 годам лишения свободы по обвинениям в нанесении телесных повреждений начальнику красноярской городской милиции общественной безопасности Сергею Суворову на праздничном митинге 9 мая и в нападении на конвоира 12 мая того же года — Ред.). Срок у него был 5 лет и 5 месяцев…

Я встречал его сокамерников. Они рассказывали, что он был очень эксцентричным человеком, например, Дедом Морозом наряжался и в РОВД ходил с подарками, подвешивал себя напротив мэрии, ну и в заключении продолжал «чудить»… Не знаю, что там было у него в ИК-5, но его родные считают, что из окна ему «помогли» выпасть…

— Как относились другие заключенные к вашей 282-й «антиэкстремистской статье»?

Что касается меня лично, то сидельцы меня часто узнавали, даже называли телезвездой, но ажиотаж быстро прошел, и моя 282-я статья УК РФ на слух часто воспринималась как привычная зекам статья 228 (наркотики). В разговорах обозначал, что занимался молодежной политикой, «достал ментов» — вот меня и закрыли в тюрьму. Бывало, что заходили разговоры об идеологии, борьбе, но у большинства понимания или интереса не было.

— Как удалось получить УДО в таких условиях?

С самого начала отбывания срока я поставил себе целью скорейшее освобождение, сохранив при этом моральный облик, определенный авторитет на свободе и человеческий статус: надо жить так, чтобы в первую очередь не было стыдно перед близкими и соратниками, да и, конечно, перед самим собой. Слава Богу, ситуаций, когда стоял выбор между свободой и совестью, не было. Единственное, где пришлось выбирать, — это когда перевели из СИЗО в колонию: работа на производстве в колонии или отказ от нее, и вместе с отказом — перевод в ПКТ (помещение камерного типа), затем — СУС (строгие условия содержания), и никаких шансов на УДО.

Я согласился на работу. Естественно, на «теплые» места меня как политического не пускали. Работал дворником, работал в столовой, потом «кустарем» — делал разные поделки: нарды, шкатулки и тому подобное — и почти полтора года провел в РСБ (ремонтно-строительная бригада). Это фактически лагерный штрафбат. В любую погоду 16 часов в сутки вкалываешь практически без выходных. Позже выяснилось, что я хороший кафельщик, — постепенно стал полезен, и от меня все отстали. Главное было не получить нарушение, а зэкам с «плохими» статьями их «делали» за какие-нибудь пустяки, чтоб и не думали на УДО подавать. Я дождался срока подхода льгот по освобождению и подал документы в обход администрации через своего адвоката.

— Удался маневр?

Удался, но свободу пришлось выгрызать зубами. В феврале 2012 года был суд по УДО — ясно, что администрация была против освобождения. Но адвокат был хороший (спасибо соратникам), плюс отсутствие нарушений, да и наличие бонусов: в колонии окончил ПТУ, имел положительные характеристики с воли, справку о том, что конкретный работодатель готов предоставить мне место сразу после освобождения, и так далее. И суд меня «выпустил». Но по особенностям нашего законодательства нужно было ждать еще десять дней, пока решение суда вступит в силу, а за это время прокуратура может его соответственно обжаловать.

Так как явных причин для обжалования по моему делу найти не могли, то попытались в срочном порядке оформить нарушение режима и за двое суток до свободы посадили в «стакан». Заставляли оговорить себя — признать какое-нибудь нарушение режима, чтобы было основание обжаловать уже выписанное УДО. Я ни в какую. Давили сильно, но мне удалось улучить момент и вскрыть себе бритвой живот (надеялся, что меня госпитализируют и нарушение мне оформить не успеют). Тем временем выяснилось, что прокуратура, не дожидаясь, пока на меня навесят нарушение режима, уже обжаловала решение о моем досрочном освобождении, написав в нем, что якобы я в лагере собрал «отрицательно направленную группировку»...

В больницу меня не повезли, зашили живот прямо в колонии. Попытались снова «раскрутить» — дать нарушение за произошедшее самоповреждение, но ограничились 15 сутками ШИЗО с переводом в отряд строгих условий содержания.

22 мая 2012 года был снова суд, где рассматривали жалобу прокуратуры, а так как я резался и собирался делать это и дальше, если меня будут принуждать к «нарушениям» режима, то в конце концов жалобу прокуратуры отклонили и меня освободили…

— С позиций сегодняшнего дня как вы оцениваете свое уголовное дело — что это было? Политический заказ?

Еще в 2005 году, когда меня административно судили за митинг, представитель ГУВД пообещал, что рано или поздно посадят. Я продержался до 2009 года.

— Что же на самом деле было правдой в вашем обвинении (имеются в виду конфликт у кинокомплекса «Луч» и эксцесс с сотрудником ДПС)?

Оба эпизода — явная провокация. Первый инцидент произошел за сутки до прилета тогдашнего лидера ДПНИ Александра Белова в Красноярск. В кафе, где мы сидели с соратниками, произошел конфликт с группой провокаторов. А в суде потом провокаторы оказались «потерпевшими».

А второй инцидент — конфликт на Коммунальном мосту с милиционером, сотрудником ДПС, который толкнул нашу соратницу с высокого бордюра, и она разбила себе голову об асфальт при падении. Я просто плюнул ему в лицо. Он полез в толпу за мной, его, естественно, не пускали. После мы минут сорок держали «оборону» на мосту. Я стоял на перилах, угрожал спрыгнуть с моста в реку. В итоге на место прибыло аж семь экипажей ДПС и ППС. И где-то в этой «каше» я, как установило следствие, «душил «дэпээсника» и бил его головой об бордюр». Показания «потерпевшего» были, мягко говоря, несвязные.

Тогда на острове Отдыха был какой-то праздник, на нем присутствовало тысяч 10–15 народу. По окончании всем автобусов не хватило, и очень многие пошли по мосту домой пешком. Наша группа человек 30 шла вместе со всеми в толпе. И вот одному экипажу ДПС не понравилось, что люди идут по бордюрному камню, хотя это и не запрещается (позже на суде они утверждали, что мы шли по проезжей части), этот сотрудник оскорблял людей и сталкивал их с бордюра, пока не дошел до нас и не толкнул девушку одного из парней.

— А что касается чисто политических обвинений по 282-й статье — по ней обвинения против вас то выдвигали, то отзывали. Почему?

Думаю, тому есть две причины. Первая — надеялись застращать, думали, что, испугавшись, уйду в тень. Но я и в суде потом говорил, что в моей деятельности нет ничего незаконного и я продолжал политическую работу. Вторая причина уже банальна — это «палочная» деятельность тогда только созданных Следственного комитета и отделов по борьбе с экстремизмом МВД. Им надо было набирать вес громкими делами и показывать «работу». А то ведь получалось, что антиэкстремисты есть, а экстремизма нет.


Материал подготовили: Алексей Барановский, Оксана Труфанова, Мария Пономарева, Роман Попков

Комментарии

Комментариев нет.
Для добавления комментария необходимо войти на сайт под своим логином и паролем.