Юрий Шмидт, адвокат Михаила Ходорковского (ч. 1)
Уважаемые журналисты, к сожалению, так получилось, что, будучи участником первого процесса от начала и до его конца, я в силу не слишком приятных личных обстоятельств не могу принимать то участие в этом деле в том объеме, в каком мне бы хотелось. И в основном являюсь виртуальным адвокатом Михаила Борисовича. Хотя мы работаем командой. И в команде я являюсь — на стадии подготовки, выработки стратегии и тактики — полноценным ее членом.
Что меня беспокоит больше всего? И то, что не видно наблюдателям, пришедшим в зал суда. Как бы не разбирающимся глубоко в происходящем в зале. Посещающим процесс от случая к случаю. Вроде бы суд идет довольно спокойно. То есть по крайней мере, если сравнивать с первым процессом, судья дает возможность высказаться и подсудимым, и адвокатам, не прерывает, относительно мало снимает наших вопросов. Но это только видимость равноправного и состязательного процесса. Потому что если взглянуть несколько глубже, мы сразу начинаем понимать, что, как и в первом деле, идет практически игра в одни ворота.
Потому что началось с того, что в ходе, в начальной стадии после возбуждения уголовного дела в отношении менеджмента ЮКОСа было изъято огромное количество документов. И это вполне понятно. Если речь идет о работе огромной компании, добывшей свыше 350 миллионов тонн нефти, имевшей многомиллиардную выручку за эту проданную нефть, в которой вместе с интегрированными, входящими в холдинг предприятиями работало где-то полторы сотни тысяч человек, понятно, что накопилось огромное количество документации. Причем документации не второстепенной, а очень важной.
Следствие сформировало уголовное дело в количестве менее чем двести томов. И едва начав знакомиться с ним, мы сразу же обнаружили страшные пробелы. Отсутствие важнейших документов. И сводных документов, и отчетности, и первичных документов. И вот сейчас все наши попытки, все попытки защиты восполнить материалы дела натыкаются на то, что каждое ходатайство, заявленное нами — то ли мы просим истребовать, если у нас нет возможности, то ли мы уже представляем в надлежащем виде либо подлинники, либо копии заверенных документов, — суд отказывает в удовлетворении наших ходатайств.
А прокурор или один из прокуроров, который дает заключение, все время оперирует к одному-единственному документу — к обвинительному заключению. Он считает, что все, что написано в обвинительном заключении, — это примерно как главная книга верующих Библия. Вот для вас обвинительное заключение должно быть, должно отчерчивать пределы — от и до. Чего там нет, того не существует в природе, и ссылаться на это не нужно. И документы исследовать также не нужно.
Сейчас встает вопрос, как отнесется суд к свидетелям защиты. У нас подготовлено ходатайство. Об этом упомянула Елена Львовна. Мы еще на предварительном следствии, как положено по закону, представили свой список свидетелей. И я еще ни разу в жизни не видел, чтобы вообще раздел «свидетели защиты» (это то, что непосредственно по Уголовно-процессуальному кодексу должно быть в материалах дела, — свидетели обвинения и свидетели защиты) был просто полностью упущен. Следователь отказался выполнить предписание закона. И поэтому, для того чтобы добиться допроса каждого свидетеля защиты, которого мы хотели бы пригласить, нам придется прилагать незаурядные усилия.
Насчет хищения нефти предлагаю такую аналогию. Живу на Камчатке, в краю вулканов, когда облачно, мы всегда говорим «вулканы украли» Правда похоже?
В России, есть доказательства или нет, оправдательных приговоров не бывает.