Россияне не доверяют друг другу. Наследие тоталитарного режима. Почему дорожают продукты?

Наш народ социально не активен

ЛГ: Мы продолжим поднятую тему, но зайдем несколько с иной стороны. Социальная активность россиян — одна из самых низких в мире. Только два процента населения уверены, что могут влиять на ситуацию в стране. Это наследство тоталитарного прошлого и голодных 90-х, а не реакция на происходящее в стране сейчас. Так, во всяком случае, считают политологи. Один из них видит причину аполитичности россиян в неблагоприятной экономической ситуации. «В 90-е годы, — утверждает он, — население сосредоточилось на личном, семейном благополучии, на выживании. В нулевые это продолжилось, но только в условиях лучшей экономической конъюнктуры. Появилась возможность зарабатывать, создавать собственный бизнес». «Экономика последних лет не способствовала социальной активности, население было озабочено индивидуальными проблемами», — рассуждает этот эксперт. Отсюда и два процента. Остальным все равно.

АГ: Вот любопытно. От представителей, как сейчас говорят, несистемной оппозиции мне доводилось слышать, что, дескать, народ наш — бараны, которых пичкают недостоверной информацией через зомби-ящик.

ЛГ: Красиво как.

АГ: И они ни черта не понимают. И всему верят.

ЛГ: Как сейчас говорит несистемная оппозиция, из баранов...

АГ: Да. А народ все понимает. И всего два процента попадают под влияние зомби-ящика. Но при этом никто не хочет ничего менять.

ЕГ: В том, что вы, Лев, зачитали, был пассаж насчет 90-х годов. 90-е годы у всех были тяжелыми. Выживали. Кстати, активность при этом, я думаю, все-таки была выше, чем два процента. Конечно, не все, далеко не все участвовали. Но, вспомним, было политическое движение. И все же давайте посмотрим, что такое активность. Активность — это выход людей на улицы. Конечно, на это решаются считаные единицы. Однако сейчас у нас уже есть Интернет. Достаточно массовый. И есть переписка в Интернете, выявление, вытаскивание каких-то фактов, например о мигалках. На самом деле, я думаю, их больше, по крайней мере тех, кто участвует в обсуждении этих проблем, намного больше, чем два процента. Конечно, не надо абсолютизировать эти цифры.

ЛГ: Вообще-то можно говорить и о кухнях, где народ обсуждает...

ЕГ: Кухня превратилась в Интернет. Да, какие-то люди продолжают обсуждать и на кухне, но все-таки Интернет намного удобней. Ты взял себе ник и входишь в два, четыре, пять сообществ, и начинаешь там...

АГ: Здесь ты демократ, там — коммунист.

ЕГ: Но, возвращаясь к социальной активности, я бы не согласился с оценкой 2000-х, «нулевых». Вообще они были «нулевыми» со всех точек зрения, кроме экономического роста. Потому что в эти «нулевые» вроде стало получше. И зарплаты немножко пошли вверх.

ЛГ: Жирок.

ЕГ: Жирок. Но называть людей баранами, потому что они увлеклись этим потребительством?! Действительно, рост оборота нашей торговли был очень большой. Массовый потребительский бум и так далее.

ЛГ: Ну а чего же вы хотите?

ЕГ: Это нормально. И это не баранье поведение. Это поведение людей, которые после долгих десятилетий бедности и нищеты, когда они вообще ничего не понимали и не знали, вдруг увидели, что есть какая-то возможность купить машину. Машина на самом деле у нас по-прежнему предмет роскоши. Но ведь этого тоже недостаточно. Вообще, как показывает российская и даже не российская, а мировая история, в периоды, подобные этому (если бы он продлился еще несколько лет), люди начинают организовываться и проявлять социальную активность. Почему? Если я пошел в магазин что-то покупать, то неизбежно возникает проблема прав потребителя. Это не политическая проблема — просто мне начинают подсовывать какой-то товар. Или вот проблема тарифов на услуги жилищно-коммунального хозяйства. Хотя у меня появилось больше денег, мне непонятно, почему вдруг с 1 января с меня по жировке будет брать на 15 процентов больше.

АГ: Мои кровно заработанные.

ЕГ: Да. Я бы сказал так: синдром Навального. То есть человек, при всем том, что он не бедный, хочет все-таки разобраться. Ему интересно, почему так, а не иначе. Откуда эти булки? Они на деревьях растут? Или их все-таки из зерна делают? И этот период обязательно наступает. Он наступает на самом деле. Он начал наступать буквально перед кризисом, но наше государство в этом плане, конечно, достаточно эффективное. Оно знало о том, что такой период рано или поздно наступит. Спасибо кризису. Потому что многие люди сейчас спрятались в какие-то свои норы для выживания. Хотя все социальное не так сильно упало, как, скажем, в 90-е годы.

Но ведь одновременно, с начала 2000-х, собственно говоря, началось изменение нашей агитации и пропаганды. У людей повысился уровень жизни, и параллельно мы видим трансформацию нашего телевидения, о которой недавно так хорошо сказал Парфенов. Пошли всякие агитки. Началось чуть ли не прославление Сталина как эффективного менеджера — с намеком на то, что вообще не так плохо жить под сильной рукой. Спасибо этой сильной руке, что она нас кормит.

АГ: Кормит с руки...

ЕГ: Уже замаячил такой общественный договор: мы вам колбасу, а вы нам в ответ лояльность. Кризис, конечно, это поколебал. И сейчас в этом плане есть некая бифуркация, развилка. Ведь если мы хотим, чтобы экономика дальше росла и люди еще больше богатели, чтобы появился средний класс... Вообще, средний класс всегда задает неудобные вопросы, и снова эти вопросы не политические. А говорят вот о чем. Почему я плачу налоги, а дороги у нас плохие? В городе, скажем, N?

ЛГ: Когда соберется такая критическая доля...

ЕГ: Она уже близка. Почему я плачу налоги, а милиция меня не охраняет?

АГ: Это вопросы уже почти политические.

ЕГ: Что такое политика, я не знаю. Но это вопросы, которые людей реально интересуют. Вот Кущевская, пожалуйста. Это же на всю страну прозвучало. Теперь вскрываются все новые факты, когда идет смычка милиции и бандитов, руководителей местных и прочее. Это уже угроза жизни людей. Поэтому я бы сказал так: эти два процента — не надо их принижать. Тут, видимо, надо уточнить, откуда эти два процента взялись. Я знаю, например, опросы «Левада-центра». Он регулярно их проводит. Там есть такой вопрос: «Готовы ли Вы завтра выйти на улицу с протестами против социально-экономической политики правительства?»

АГ: Нет.

ЕГ: Да, там есть и такой ответ.

АГ: Но большинство отвечает «нет».

ЕГ: Совершенно верно. Таких на порядок…

АГ: Два процента.

ЕГ: Это люди, которые готовы. Но есть еще процентов 10—15, которые готовы поддержать. То есть они выйдут, а мы за их спинами...

АГ: И еще больше сочувствующих...

ЕГ: А еще больше тех, кто скажет: «Молодцы ребята. Но я пока не пойду. У меня пока все не так плохо. Но пусть они выступают и за меня тоже». И какая-то небольшая часть, где-то процентов 20, говорит: «А чего вы хотите? Все отлично. Все нормально». И вот эта пружина может развернуться совершено в другую сторону. Это мы видели, например, в конце советского времени, когда люди стали задавать вопросы. Причем простые и элементарные вопросы. А куда это делось? А куда то делось? Как Хазанов говорил, «тигру недокладывают мяса!». И таких вопросов сейчас довольно много. Поэтому, если мы действительно хотим какого-то роста, какого-то дальнейшего благополучия, без ответов на эти вопросы не обойтись.

ЛГ: Государство начинает изворачиваться.

ЕГ: А государство не умеет отвечать на эти вопросы. Это понятно.

ЛГ: Ну почему? Вот, например, господин Сурков стал говорить что умеет. Стал выступать перед американским студентами.

ЕГ: Я тоже с ними сейчас встречаюсь.

ЛГ: Я понимаю. Но тем не менее какое-то самосохранение должно все-таки быть.

ЕГ: Если мы говорим о государстве, то да.

ЛГ: Власти, я бы сказал так.

ЕГ: Но давайте посмотрим на комментарии, с которыми выступают наши руководители. Правда, они нередко уходят от разговора на подобные темы. Вот господин Якеменко сегодня отказался прийти в «Газету.ру». Впрочем, господин Якеменко — одиозная фигура. Я, конечно, понимаю, что это не тот пример.

ЛГ: А Медведев выступает.

ЕГ: Да. Тем не менее я считаю, что, если бы Дмитрий Анатольевич совершено неожиданно появился где-нибудь в людном месте без предварительной подготовки, без того, чтобы отбирали людей с вопросами, на которые уже кто-то подготовил ответы, и действительно поговорил с одним, другим, пятым, десятым, это, наверное, немножко бы прояснило для него ситуацию.

АГ: Как, помните, Владимир Владимирович в сгоревшей деревне. Сколько нового он, видимо, услышал о себе и о стране.

ЕГ: С моей точки зрения, власть совершенно неадекватно реагирует на то, что пружинка в любой момент может разомкнуться и придется давать ответы на эти вопросы. Понимаете? А пока все сводится к поиску стрелочника. Да, снимем начальника ГУВД Краснодарского края. Ну, сняли. Наверное, за дело сняли. Но проблема не в этом. Проблема в системе. Завтра надо будет снимать начальника ГУВД какого-нибудь соседнего субъекта Федерации. Там ведь то же самое происходит.

ЛГ: Речь идет о Ткачеве. И не всем понятно, почему Ткачев сидит...

ЕГ: Это отдельный вопрос. Но рано или поздно жители Краснодарского края, наверное, спросят: а что же вы нас губернатора лишили? Чего он тут сидел? Эта станица Кущевская не так далеко от центра. Наверняка губернатор должен был владеть ситуацией. Наверняка у него есть источники информации, такие, которые позволяют все адекватно воспринять. И время подходит. Время подходит. Это надо обязательно учитывать. И эти два процента никоим образом не означают, что народ — какое-то стадо. Народ, я думаю, свое слово обязательно скажет.